Любовь-сторгэ - как бы наследница греческой сторгэ и филиа, это любовь-дружба, любовь-понимание. Прудон говорил о ней, что это "любовь без лихорадки, без смятения и безрассудства, мирная и чарующая привязанность". Возникает она постепенно: не как "удар стрелы", а как медленное вызревание цветка, медленное прорастание корней в почву и уход их в глубину.
читать дальшеЛюбящие такой любовью вслушиваются друг в друга, стараются идти друг другу навстречу. У них царит тесное общение, глубокая душевная близость, они подсознательно ищут везде и во всем пути наименьшей боли. Для них нет рутины, им нравится обычный ход домашних дел, и привычка не гасит их чувства.
"Сторгиане" глубоко доверяют друг другу, они не боятся неверности, зная, что их внутренняя тяга друг к другу не угаснет от увлечения. Если и возникает телесная близость в такой любви, то она ясна и проста, любящие считают её продолжением душевной близости, и он входит в их отношения не сразу, на поздних этапах сближения.
Любовь-сторгэ - чувство неэгоистическое, и в нем очень сильны слои дружеских привязанностей, "сотруднической" близости. И расставаясь, сторгиане не делаются врагами, а остаются добрыми приятелями. Перед нами не любовь-чувство, а любовь-отношение, все своеобразие чувств, а своеобразие отношений любящих. И эта любовь-отношение дана в отрыве от характера человека, от его темперамента - как лучи в отрыве от звезды, которая их испускает. Подход к любви здесь частичный, только "отношенческий", в нем нет сплава любви-чувства с любовью-поведением. Но и такой половинный подход может приносить пользу, пока не появится более полный подход. Любовь-сторгэ испытывают однолюбы и "долголюбы", и она способна приносить долгое счастье.
Второй вид любви - любовь-агапэ. Как и у греков, она сосредоточена на "ты", полна альтруизма и обожания любимого. Любящий такой любовью готов простить все, даже измену, готов отказаться от себя, если это даст счастье другому.
Любовь-агапэ многим похожа на сторгэ: в ней громко звучат душевные и духовные созвучия, она полна выносливого терпения, негаснущей привязанности. Но ее чувства более горячи, чем сторгэ, они могут достигать почти религиозного пыла, а телесный огонь у агапэ может быть сильнее, чем у сторгэ. Душевностью своих чувств агапэ напоминает сторгэ, а силой, накалом больше похожа на эрос.
Любовь-эрос - это пылкое чувство, которое долго и бурно горит в человеке. Люди, которые испытывают его, не очень влюбчивы и могут долго жить без любви, но, когда они влюбляются, любовь охватывает всю их душу и все тело.
В любви-эросе очень сильна тяга к телесной красоте, и телесные тяготения стоят в ней на первом плане, особенно в ее начале. Но они глубоко пропитаны эстетическими красками - влечением к красоте формы, изяществу линии, к мужественной силе тела или его женственной округлости. Любовь-эрос - как бы дочь эллинской любви, в которой влечение к телу было до краев переполнено эстетической духовностью.
Любовь-эрос чаще всего "моногамны", питающие ее не склонны или мало склонны к боковым влюбленностям; но она может встречаться у человека несколько раз, она бывает обычно не у однолюбов, а у "долголюбов". В такой любви обострена душевная зависимость от любимого человека. Любящий делает все для любимого: и от любви к нему, и от боязни потерять его, особенно когда тот любит его другой любовью, не эросом. Он все время ищет, чем усладить близкого, дарит ему подарки, отыскивает новые блюда, придумывает новые развлечения.
Главная радость жизни для них - в любимом, поэтому они разлучаются редко, ненадолго. При разрыве они испытывают тяжелую, почти смертельную боль, и трагедия разрыва для них может быть страшнее смерти. Впрочем, люди, питающие эту любовь, обычно глубинные жизнелюбы, в их любви нет одержимости, а их жизнелюбие помогает им заживлять раны. По своему облику любовь-эрос - это как бы пылкая юношеская любовь. Она, видимо, чаще бывает у юных, чем у зрелых, а среди зрелых - чаще у людей горячих и долгих чувствований, с сильной душевностью, пылкой эмоциональностью.
Следующий вид любви - мания, любовь-одержимость (от греческого "мания" - болезненная страсть). Древние греки знали об этом чувстве, хотя оно и не входило в их классификацию. "Тейа маниа" - безумие от богов - так звали они эту любовь. Сафо и Платон увековечили ее симптомы - смятение и боль души, сердечный жар, потерю сна и аппетита. Но любовь-манию открыли человечеству арабы с их горячими чувствами и фанатическим сгущением всех сил души в узкий пучок. "Я из племени Бен Азра, полюбив, мы умираем" - так отпечаталась в поэзии эта фанатическая любовь. Испытав ее, любящий становился менджуном - безумцем - и почти буквально (а то и буквально) терял рассудок.
И в жизни такая любовь берет человека в плен, подчиняет его себе. Это очень неровное чувство, оно все время мечется между вспышками возбуждения и подавленности. Любящие таким чувством часто ревнивы и поэтому не выносят разлуки; при раздорах они могут сгоряча предложить близкому человеку расстаться, но тут же до дрожи пугаются этого. Маниа редко бывает счастливой; это пессимистическая, саморасшатывающая любовь, ее питают люди, у которых пригашена энергия светлых чувств. Но темные слои мании можно ослабить, привив к веточке светлых чувств. Для этого надо ослабить одну из ее главных основ - болезненное чувство неполноценности. Надо понять, усилить подспудное самоуважение человека, уверить ранимые слои его подсознания, что любят по-настоящему. И, если удастся создать в его душе чувство защищенности, уверенного спокойствия, он ответит на это самой преданной любовью.
И еще один вид любви назван греческим словом прагма (дело, практика). Это спокойное, благо разлук чувство. Если в любви-мании самодержавно царят чувства, которые подчиняют себе разум, то в прагме царит разум, а чувства покорены ему.
Настоящий прагмик не может любить того, кто недостоин любви. Он до мелочей видит всю ценность или неценность человека. Любовь для него - столько же дело головы, сколько сердца, и он сознательно руководит свои чувством. Он хорошо относится к близкому: помогает ему раскрыть себя, делает добро, облегчает жизнь, остается преданным ему в испытаниях. Для прагмиков очень важен разумный расчет, причем не эгоистический, а трезво житейский. Они стараются все планировать и могут, скажем, отложить развод до того, как перейдут на другую работу, закончат учебу, вырастят ребенка.
Возможно, это не любовь, а более тихое чувство - привязчивость, симпатия. Его испытывают или очень спокойные, или очень рационализованные люди, или те, у кого умеренная нервная энергия, небольшая пылкость чувств. У них сильное самоуправление чувствами как раз потому, что эти чувства ослаблены. Но прагма - совсем не низшее, а нормальное, естественное для человека чувство. Это как бы флегматизированная любовь, и она может быть очень прочным и долгим чувством. Прагмики могут жить в добрых отношениях, быть внимательными спутниками, хотя не яркими, как бы без душевной молодости, без юности чувств. Они любят зрелым, устоявшимся чувством, они как бы начинают с последних возрастных ступеней любви, но зато могут стоять на них до конца жизни.
Следующий вид любви - лудус: Овидий в "Искусстве любить" называл его amor ludens - любовь-игра. Человек здесь как бы играет в любовь, и его цель - выиграть, причем как можно больше, потратив как можно меньше сил.
Лудиане хотят радужных и беззаботных отношений, легких как полет бабочки. Они влекутся к одним только радостным ощущениям, и их отпугивают более серьезные чувства. Крайние из них стремятся завести двух, а то и трех возлюбленных сразу.
Лудианин - человек крайних ощущений, он живет мгновением, редко заглядывает в будущее и почти никогда не вводит возлюбленного в свои далекие планы. У него нет ревности, нет владельческого отношения к возлюбленному; он не распахивает перед ним душу и не ждет от него такого распахивания. Часто он нетребователен или не очень требователен, а то и неразборчив. Внешность партнера ему важна меньше, чем собственная независимость.
У него довольно высокая самооценка, он никогда не испытывает чувства неполноценности, даже когда явно неполноценен. Наоборот, такие люди часто полны чувства сверхполноценность. Конечно же, лудус не любовь, а просто любовное поведение. Лудиане не способны любить, в их душах нет струи, на которых разыгрывается это чувство. В них царят струны простейших наслажденческих чувств, и они занимают там и свое законное место, и место более глубоких, более сложных чувств.
Эти чувства Я-центричны, они не дают душе углубить себе главными человеческими переживаниями, которые построены на сопереживании - радостью от чужой радости, печалью от чужой печали»
читать дальшеЛюбящие такой любовью вслушиваются друг в друга, стараются идти друг другу навстречу. У них царит тесное общение, глубокая душевная близость, они подсознательно ищут везде и во всем пути наименьшей боли. Для них нет рутины, им нравится обычный ход домашних дел, и привычка не гасит их чувства.
"Сторгиане" глубоко доверяют друг другу, они не боятся неверности, зная, что их внутренняя тяга друг к другу не угаснет от увлечения. Если и возникает телесная близость в такой любви, то она ясна и проста, любящие считают её продолжением душевной близости, и он входит в их отношения не сразу, на поздних этапах сближения.
Любовь-сторгэ - чувство неэгоистическое, и в нем очень сильны слои дружеских привязанностей, "сотруднической" близости. И расставаясь, сторгиане не делаются врагами, а остаются добрыми приятелями. Перед нами не любовь-чувство, а любовь-отношение, все своеобразие чувств, а своеобразие отношений любящих. И эта любовь-отношение дана в отрыве от характера человека, от его темперамента - как лучи в отрыве от звезды, которая их испускает. Подход к любви здесь частичный, только "отношенческий", в нем нет сплава любви-чувства с любовью-поведением. Но и такой половинный подход может приносить пользу, пока не появится более полный подход. Любовь-сторгэ испытывают однолюбы и "долголюбы", и она способна приносить долгое счастье.
Второй вид любви - любовь-агапэ. Как и у греков, она сосредоточена на "ты", полна альтруизма и обожания любимого. Любящий такой любовью готов простить все, даже измену, готов отказаться от себя, если это даст счастье другому.
Любовь-агапэ многим похожа на сторгэ: в ней громко звучат душевные и духовные созвучия, она полна выносливого терпения, негаснущей привязанности. Но ее чувства более горячи, чем сторгэ, они могут достигать почти религиозного пыла, а телесный огонь у агапэ может быть сильнее, чем у сторгэ. Душевностью своих чувств агапэ напоминает сторгэ, а силой, накалом больше похожа на эрос.
Любовь-эрос - это пылкое чувство, которое долго и бурно горит в человеке. Люди, которые испытывают его, не очень влюбчивы и могут долго жить без любви, но, когда они влюбляются, любовь охватывает всю их душу и все тело.
В любви-эросе очень сильна тяга к телесной красоте, и телесные тяготения стоят в ней на первом плане, особенно в ее начале. Но они глубоко пропитаны эстетическими красками - влечением к красоте формы, изяществу линии, к мужественной силе тела или его женственной округлости. Любовь-эрос - как бы дочь эллинской любви, в которой влечение к телу было до краев переполнено эстетической духовностью.
Любовь-эрос чаще всего "моногамны", питающие ее не склонны или мало склонны к боковым влюбленностям; но она может встречаться у человека несколько раз, она бывает обычно не у однолюбов, а у "долголюбов". В такой любви обострена душевная зависимость от любимого человека. Любящий делает все для любимого: и от любви к нему, и от боязни потерять его, особенно когда тот любит его другой любовью, не эросом. Он все время ищет, чем усладить близкого, дарит ему подарки, отыскивает новые блюда, придумывает новые развлечения.
Главная радость жизни для них - в любимом, поэтому они разлучаются редко, ненадолго. При разрыве они испытывают тяжелую, почти смертельную боль, и трагедия разрыва для них может быть страшнее смерти. Впрочем, люди, питающие эту любовь, обычно глубинные жизнелюбы, в их любви нет одержимости, а их жизнелюбие помогает им заживлять раны. По своему облику любовь-эрос - это как бы пылкая юношеская любовь. Она, видимо, чаще бывает у юных, чем у зрелых, а среди зрелых - чаще у людей горячих и долгих чувствований, с сильной душевностью, пылкой эмоциональностью.
Следующий вид любви - мания, любовь-одержимость (от греческого "мания" - болезненная страсть). Древние греки знали об этом чувстве, хотя оно и не входило в их классификацию. "Тейа маниа" - безумие от богов - так звали они эту любовь. Сафо и Платон увековечили ее симптомы - смятение и боль души, сердечный жар, потерю сна и аппетита. Но любовь-манию открыли человечеству арабы с их горячими чувствами и фанатическим сгущением всех сил души в узкий пучок. "Я из племени Бен Азра, полюбив, мы умираем" - так отпечаталась в поэзии эта фанатическая любовь. Испытав ее, любящий становился менджуном - безумцем - и почти буквально (а то и буквально) терял рассудок.
И в жизни такая любовь берет человека в плен, подчиняет его себе. Это очень неровное чувство, оно все время мечется между вспышками возбуждения и подавленности. Любящие таким чувством часто ревнивы и поэтому не выносят разлуки; при раздорах они могут сгоряча предложить близкому человеку расстаться, но тут же до дрожи пугаются этого. Маниа редко бывает счастливой; это пессимистическая, саморасшатывающая любовь, ее питают люди, у которых пригашена энергия светлых чувств. Но темные слои мании можно ослабить, привив к веточке светлых чувств. Для этого надо ослабить одну из ее главных основ - болезненное чувство неполноценности. Надо понять, усилить подспудное самоуважение человека, уверить ранимые слои его подсознания, что любят по-настоящему. И, если удастся создать в его душе чувство защищенности, уверенного спокойствия, он ответит на это самой преданной любовью.
И еще один вид любви назван греческим словом прагма (дело, практика). Это спокойное, благо разлук чувство. Если в любви-мании самодержавно царят чувства, которые подчиняют себе разум, то в прагме царит разум, а чувства покорены ему.
Настоящий прагмик не может любить того, кто недостоин любви. Он до мелочей видит всю ценность или неценность человека. Любовь для него - столько же дело головы, сколько сердца, и он сознательно руководит свои чувством. Он хорошо относится к близкому: помогает ему раскрыть себя, делает добро, облегчает жизнь, остается преданным ему в испытаниях. Для прагмиков очень важен разумный расчет, причем не эгоистический, а трезво житейский. Они стараются все планировать и могут, скажем, отложить развод до того, как перейдут на другую работу, закончат учебу, вырастят ребенка.
Возможно, это не любовь, а более тихое чувство - привязчивость, симпатия. Его испытывают или очень спокойные, или очень рационализованные люди, или те, у кого умеренная нервная энергия, небольшая пылкость чувств. У них сильное самоуправление чувствами как раз потому, что эти чувства ослаблены. Но прагма - совсем не низшее, а нормальное, естественное для человека чувство. Это как бы флегматизированная любовь, и она может быть очень прочным и долгим чувством. Прагмики могут жить в добрых отношениях, быть внимательными спутниками, хотя не яркими, как бы без душевной молодости, без юности чувств. Они любят зрелым, устоявшимся чувством, они как бы начинают с последних возрастных ступеней любви, но зато могут стоять на них до конца жизни.
Следующий вид любви - лудус: Овидий в "Искусстве любить" называл его amor ludens - любовь-игра. Человек здесь как бы играет в любовь, и его цель - выиграть, причем как можно больше, потратив как можно меньше сил.
Лудиане хотят радужных и беззаботных отношений, легких как полет бабочки. Они влекутся к одним только радостным ощущениям, и их отпугивают более серьезные чувства. Крайние из них стремятся завести двух, а то и трех возлюбленных сразу.
Лудианин - человек крайних ощущений, он живет мгновением, редко заглядывает в будущее и почти никогда не вводит возлюбленного в свои далекие планы. У него нет ревности, нет владельческого отношения к возлюбленному; он не распахивает перед ним душу и не ждет от него такого распахивания. Часто он нетребователен или не очень требователен, а то и неразборчив. Внешность партнера ему важна меньше, чем собственная независимость.
У него довольно высокая самооценка, он никогда не испытывает чувства неполноценности, даже когда явно неполноценен. Наоборот, такие люди часто полны чувства сверхполноценность. Конечно же, лудус не любовь, а просто любовное поведение. Лудиане не способны любить, в их душах нет струи, на которых разыгрывается это чувство. В них царят струны простейших наслажденческих чувств, и они занимают там и свое законное место, и место более глубоких, более сложных чувств.
Эти чувства Я-центричны, они не дают душе углубить себе главными человеческими переживаниями, которые построены на сопереживании - радостью от чужой радости, печалью от чужой печали»